МАСТЕРСКАЯ

Дмитрий Смолев: Основой для ваших работ часто служат нетипичные материалы: ржавое кровельное железо, фрагменты старинной мебели, гладильные доски... При этом результаты мало похожи на поп-арт или на арте повера, «бедное искусство». В чем принципиальное отличие?

Ирина Затуловская: Я всегда это любила. Когда какой-то кусок дерева или железа выброшен на помойку, он сразу же теряет свою пользу — и, видимо, меня интуитивно привлекает эта потерянная польза. Что касается поп-арта или арте повера — ну, мы любим такие ярлыки приклеивать. Если у меня что-то с ними в чем-то совпадает, то и прекрасно, но думаю, что самое для меня интересное и важное — это время. Когда кусок материи прожил уже какое-то время, а потом я ему еще что-то добавляю. Польза-то уже вся истрачена. Например, был раньше стул, полезный, а потом я на его сиденье портрет написала.

Дмитрий Смолев: Какую роль исполняют тексты в ваших изображениях?

Ирина Затуловская: У меня есть три уровня. Первый — материал, не всегда очевидный, уходящий от стандартного, например от качественного холста. Второй уровень — само изображение. И третий — слова или название, которые тоже важны. Идеально, если все это вместе прочитывается.

в основе целой серии «пространств» лежит открытие, сделанное Ириной Затуловской в 2020 году: в слове «пространство» — 12 букв, а значит, они идеально ложатся на циферблат вместо банальной цифири. пожалуй, ещё никому — ни авангарду, мечтавшему покорить четвертое измерение, ни концептуальному искусству, сверявшемуся с прогрессом по «трём часам» Джозефа Кошута,— не удавалось так просто и изящно обратить пространство во время

Твёрдость материала важна здесь и по эстетическим принципам, принципам реализма, понятого, разумеется, не в марксистко-ленинском, а в средневековом философском смысле: вещественная реальность живописной основы должна отвечать реальности, истинности образа, созданного в согласии с мандельштамовским «быть может, прежде губ уже родился шепот». При всей воздушности образов Затуловской — два-три мазка, и вот уже из раскрытых ладоней вылетает голубка, и распускается цветок, и Богоматерь склоняется над телом Христа — в них нет никакой виртуозной легковесности. И детская непосредственность впечатления, которую невозможно симулировать, парадоксально сочетается с визуальным опытом, в котором спрессовались тысячелетия изобразительной деятельности, от Альтамиры до Казимира Малевича.

Бедные, обиходные материалы — то, что совершенно очаровывает зрителя, и ему начинает казаться, будто достаточно найти железку или деревяшку с подходящей фактурой, чтобы в пятнах ржавчины, трещинках и сколах проступили птичка, зайчик, былинка, деревце, бабы с косами, корова с теленком, Ева, целующая яблоко в райском саду, или же Циолковский, который слушает Вселенную, приставив к уху гигантский стетоскоп. Культурный зритель замечает, что материал диктует живописцу сюжет. Что на античный черепок, выброшенный на берег турецкий, хорошо ложится античный мотив, соприродный помпейской фреске, росписи с египетского саркофага или же древней коптской тряпочке с евангельской сценой.

много лет вдохновляясь искусством древнего египта, в этом выставочном проекте художница выстраивает свою картину мира, в которой произведения древнеегипетских мастеров из коллекции музея и её собственные работы вступают во взаимодействие по форме, по подобию, по смыслу

Выставка в Пушкинском: Египетские мумии. Искусство бессмертия + Бегство в Египет Ирины Затуловской устанавливает своего рода паритет между музеефикацией и мумификацией. Безымянные и авторские арт-объекты, созданные три тысячи лет и три года назад, соединились внутри фанерной конструкции, чья форма напоминает макет зиккурата или корабля. Статуи жрецов и расписные саркофаги фараонов остались в других залах. Здесь же разместились свидетельства частной жизни, бедной и простой, найденные археологами у подножия древнеегипетской социальной лестницы или обнаруженные художницей в культурных слоях родных задворков с выломанным лазом. Загодя готовясь к смерти, египтяне не только копили на похороны, как русские бабушки, но продумывали до мельчайших подробностей свое посмертное существование. Они уносили с собой в загробный мир память о повседневности как материи жизни, предусмотрительно сохраняя её в маленьких бесполезных вещах, похожих на те, какими играют дети.

Сергей Попов: Мне кажется, эта проблема актуальна для всех: молодой художник тоже подавлен историей искусства и потому не представляет, что можно сделать нового. Далеко не все находят себя…

Ирина Затуловская: Мне кажется, надо мечтать. У меня есть такая работа: маленький камень, на котором написано: «Мечты о фреске». Видите, прежде у меня никогда не было стен, но я писала маленькие фрески на камнях. Каждый человек неповторим и способен выразить свою неповторимость, несмотря на наличие истории искусств за плечами.